Таинство Покаяния – одно из семи христианских Таинств, в котором исповедующий свои грехи перед священником при видимом прощении грехов (чтении разрешительной молитвы) невидимо разрешается от них Самим Иисусом Христом.

По словам святых Отцов и учителей Церкви, это таинство имеет великое духовное значение. Преподобный Иоанн Лествичник называл покаяние «примирением с Богом», а преподобный Симеон Новый Богослов – «сознательной борьбой с самим собой».

В акафисте преподобный Амвросий прославляется как «проповедник покаяния рачительный». Исповедь у старца Амвросия преображала душу человека и часто изменяла всю его жизнь.

Сохранились воспоминания о. Платона, который некоторое время был духовником великого старца, о том, как старец приступал к этому таинству: «Как назидательна была исповедь старца! Какое смирение и сокрушение сердечное выказывал он о грехах своих! Да и о каких грехах? О таких, которые мы и за грехи не считаем. Например, по болезненности своего желудка, следовательно, по крайней необходимости, ему приходилось иногда, вопреки уставу св. Церкви, в среду или пяток скушать кусочка два-три сельди голландской. И этот грех исповедовал старец пред Господом со слезами. Он стоял в это время па коленах пред св. иконами как осужденник пред страшным и неумолимым Судиею, чая милости от дающего милость, думается даже, как можно полагать, со смиренным помыслом, подастся ли милость, отпустится ли грех. Посмотрю, посмотрю на плачущего старца, – прибавлял о. Платон, – да я сам заплачу».

О том, какое утешение кающиеся получали после исповеди у старца, вспоминала одна его духовная дочь: «Как радостно забьется сердце, когда, идя по темному лесу, увидишь в конце дорожки скитскую колокольню, а с правой стороны убогую келейку смиренного подвижника! Как легко на душе, когда сидишь в этой тесной и душной хибарке, и как светло кажется при ее таинственном полусвете. Сколько людей перебывало здесь! И приходили сюда, обливаясь слезами скорби, а выходили со слезами радости; отчаянные – утешенными и ободренными; неверующие и сомневающиеся – верными чадами Церкви. Здесь жил “батюшка” – источник стольких благодеяний и утешений. Ни звание человека, ни состояние не имели никакого значения в его глазах. Ему нужна была только душа человека, которая настолько была дорога для него, что он, забывая себя, всеми силами старался спасти ее, поставить на истинный путь. С утра и до вечера, удрученный недугом, старец принимал посетителей, подавая каждому по потребности. Слова его принимались с верою и были законом. Благословение его, или особое внимание, считалось великим счастьем; и удостоившиеся этого выходили, крестясь и благодаря Бога за полученное утешение».

При этом кающиеся вспоминали, что «лицо старца было такое светлое, святолепное. Видно было, что благодатный мир и невозмутимая тишина наполняли его чистую душу. Любящее сердце его отверсто было ко всем. Отечески-ласковое слово, взгляд или прикосновение рукой вызывали иногда у окружавших его слезы умиления».

После исповеди некоторые записывали для памяти назидательные советы старца Амвросия, которые мы можем прочитать спустя многие годы.

«Слава Господу! Я сегодня опять исповедалась у батюшки о. Амвросия. Верно, он, батюшка, молился за меня грешную, почему я гораздо более мира душевного ощущала, о чем и сказала ему. Как он, однако, прозревает внутреннее наше состояние! Начал с того, как он себя теперь чувствует. А затем уже говорил мне:

– Ревность у тебя не по разуму, оставь других! Иногда тебе кажется что-либо по наружности только, а душа каждого человека глубока, почему Господь двукратно запретил не только осуждать, но и судить.

Спросил меня о молитве – что я читаю, и когда узнал, что я больше молюсь своею молитвою, то заметил:

– Следует прочитывать и молитвы, и акафисты, а иногда и псалмы. Но если есть внутренняя молитва, то следует тогда остановиться и молиться уже духом. Когда же нет такой молитвы, то читать молитвы.

Коснувшись во время исповеди непочитания родителей, я должна была сказать о возмущении моем против излишней и даже, как мне казалось, немного фальшивой снисходительности и угодливости моей матери относительно меня, – чего я без возмущения не выношу.

– Надо судить о человеке, – сказал старец, – по его характеру. У тебя характер более сильный, а у ней слабый, и она действует по-своему, как может. Ведь и ты сама, обличая других, действуешь неодинаково и фальшивишь, когда слабому говоришь более настойчиво и резко, а более сильному и высокому более мягким тоном.

Когда же коснулось об отплате злом за зло, то я заметила, что этого, кажется, во мне нет.

– Будто бы? – воскликнул он. – А одним суровым взглядом своим отплатишь иногда так, что не забудут долго его.

Он так верно показал мне мою слабую сторону, что я невольно бросилась просить у него прощение.

– А о тебе, – продолжал он, – разве все судят праведно? Хвалят иногда, не зная хорошо твоего внутреннего состояния.

На это я поспешила заметить, что именно горе мое, что меня больше хвалят, чем стою я.

– Пусть хвалят, – сказал он, – ты на это не смотри, не отвечай и не спорь, а только сама сознавай в себе, стоишь ли ты похвалы или нет. Если будешь противоречить, то выйдет лицемерие, ведь тонкое чувство удовольствия от похвалы все-таки есть в тебе, да и те, которым ты будешь противоречить, не поверят тебе, поэтому, когда хвалят, не говори ничего, опусти глаза и молчи».

Когда у старца Амвросия спрашивали, как подготовиться к исповеди, он давал такой совет:

– Надобно исповедывать, в чем согрешили и как согрешили, – вот и все. Хорошо заблаговременно написать не по книге исповедь и прочитать самому перед духовником. Будет и ему понятно и незатруднительно, исповедывающемуся – легко и отрадно.